Биолог Александр Крылов о трудной судьбе Волги

Правда ли, что строительство водохранилищ было большой ошибкой, и что будет, если их спустить, погибает ли Волга и что делать, чтобы этого не случилось, почему наши предки одушевляли реки и почему нельзя было звонить в колокола во время нереста, рассуждает Александр Витальевич Крылов, директор Института биологии внутренних вод имени И. Д. Папанина, доктор биологических наук.



— Александр Витальевич, предлагаю поговорить о Волге, которую вы исследуете много лет, и, в частности, о находящихся рядом с вашим институтом Рыбинском и Угличском водохранилищах. Слышала точку зрения, что система водохранилищ в нашей стране портит экосистемы, реки загрязняются, живущие там организмы погибают, а в некоторых странах Европы даже есть тенденция к закрытию гидроэлектростанций и прекращению деятельности водохранилищ. Что вы об этом думаете?
— Действительно, в результате создания водохранилищ затоплены огромные территории, включая леса, поля, луга, уничтожены большие и малые населенные пункты, сломаны судьбы людей. Водохранилища кардинально меняют гидрологический режим рек, типологию водного объекта. И это не только у нас — так во всем мире. Поверхностные последствия у всех на слуху: исчезли многие виды рыб, которые обитали в Волге и кормили население. Безусловно, вмешательство в жизнь любого водного объекта требует очень тонкого взвешивания, даже если речь идет о небольшом прудике.
Однако сейчас я не вел бы разговоров об оценке сделанного: нам трудно понять ситуацию, когда на повестке стоял вопрос развития страны. Но готов отстаивать мнение о том, что все разговоры об изменениях существования современных водохранилищ Волги не выдерживают никакой критики. Водохранилищам не один десяток лет, они сформированы как экосистемы. На мой взгляд, в большей степени этот вопрос относится к категории популистских, он периодически возникает у зеленого движения или политиков в момент выборов. Но это тот случай, когда в одну реку не войти дважды.

— Причем в буквальном смысле.
— Надо себе представить, какие площади затопленных земель уже переработаны водой, насколько все изменилось. Часто говорят про Рыбинское водохранилище: «Давайте его спустим, у нас появятся заливные луга…» Говорят это люди, далекие от профессионального изучения водоемов и рек, от понимания происходящих там процессов.
Здесь необходимо идти другим путем — совмещать интересы энергетиков, судоходчиков и экологов, чтобы гидрологический режим водохранилища мог быть благоприятным для водообмена, для формирования нерестилищ и кормовой базы рыбного населения, для оптимального сочетания условий существования всех сложных трофических сетей. Вот для понимания этих условий и работают специалисты нашего института, исследователи в университетах на всем протяжении Волги.
На современном этапе антропогенное воздействие на водохранилища Волги растет. Самые животрепещущие проблемы — стоки крупных населенных пунктов, которые идут с ливневкой, с больших и малых предприятий. Сейчас появился еще один мощный фактор воздействия — строительство поселков, коттеджных и дачных, домов отдыха и так далее. Вроде по документам все это возводится с соблюдением водоохранных зон и всех санитарных норм, но то, что мы видим по берегам Волги,— совсем обратное. Фундаментальные строения стоят в пределах водоохранной зоны, и мы потом наблюдаем печальные последствия.
— Какие именно?
— Из самого заметного — цветение воды — массовое развитие водорослей и цианобактерий. В этом году оно пока меньше, чем в прошлом, но температурный режим меняется, сроки теплых волн возрастают, а при наличии богатого «стола» — питательного «бульона» из биогенных и органических веществ, поступающих с водосбора, вполне возможно ожидать значительного развития цианобактерий.
Они приносят не только эстетический вред, но могут представлять реальную угрозу для остальных обитателей воды, здоровья населения, так как среди них есть потенциально токсичные виды, которые опасны для живых организмов, включая человека. Плюс последствия для кислородного режима, который будет формироваться в условиях разложения всей этой массы, в результате чего мы можем стать свидетелями заморов и в период открытой воды и в подледный период.
— То есть в такой цветущей воде купаться нельзя?
— Купаться, может, и не так опасно, а вот употреблять такую воду не надо. Не секрет, что в целом ряде волжских городов с рекой связаны водозаборы, соответственно, от качества воды зависит качество жизни людей. И в этом смысле, конечно, многое нужно менять.
Но при этом все разговоры о том, чтобы спускать водохранилища, кажутся мне нелепыми. Я себе даже представить такое не могу. До строительства водохранилищ в районе Углича в июне курица могла перейти Волгу. А учитывая, что сейчас на фоне изменения климата водный режим в разных регионах меняется, водность притоков падает, то в таком случае реки просто не будет. Картина с пересохшими в этом году крупными реками Европы пугает, как и минимальный запас воды в водохранилищах, например, в Испании.
— Все же представим себе, что водохранилища спустили. Что случится?
— Наше Поволжье превратится в пустыню. Но это еще не все беды. Представьте, сколько веществ накоплено сейчас в донных осадках водохранилищ. Не все вещества включаются вторично в круговорот, часть захоранивается. При спуске водохранилищ все это станет водосбором для оставшегося русла, воды которого будут пропитаны накопленными веществами, среди которых есть и токсичные, например ртуть.
— Выходит, если спустить водохранилища, то будет экологическая катастрофа?
— Безусловно. И экологическая, и социальная, и экономическая. 60 млн населения живет по берегам Волги, и все на нее завязано, а она уже очень давно представляет собой каскад водохранилищ.
— Александр Витальевич, если не брать в расчет экономику и электрификацию всей страны, а посмотреть только с точки зрения биологической, строительство водохранилищ было в свое время ошибкой?
— Ситуация заключается в том, что и то и другое — экосистемы. Река, водохранилище, озеро, болото — это все экосистемы. С точки зрения природы любое ее преобразование человеком — это всегда нарушение, движение не в лучшую сторону, поскольку экосистема перестраивается, становится уязвимой, мы даже не представляем всего уровня потерь биологического разнообразия в результате зарегулирования Волги. Но мы так устроены, что чем хуже, тем нам любопытнее, часто за отрицательными вещами забываем посмотреть, было ли что-то положительное. Не бывает в жизни только черного и только белого, все гораздо сложнее и интереснее.
— А было положительное?
— Большие водные массы изменяют емкость среды, меняется состав и количество живых организмов, их становится больше, в результате повышается интенсивность биологического самоочищения вод, что крайне важно, так как внешнее воздействие растет вместе с развитием хозяйства, ростом населения, для которого требуется улучшение условий жизни. Повторюсь: с точки зрения экологии всегда лучше позиция невмешательства в жизнь природы, но мы существуем в мире, где этого избежать невозможно. Достаточно вспомнить, что силу воды человек использовал всегда, начиная от водяных мельниц.
— Причем, как я понимаю, точка зрения, что только человек вмешивается в природу и меняет экосистему, неправильная. Есть массы организмов, в том числе бобры, которые очень активно вмешиваются в экосистему и ее меняют.
— Да, бобры как раз наиболее показательный пример. В свое время, когда человек по наитию был более экологически грамотен, коренной лес по берегам рек сплошь не рубился, лишь в определенных местах, где на месте вырубленных деревьев изменялся состав растительности, становился пригодным для бобра, который их и заселял. На ряде таких участков велась охота, на других бобра не трогали, чтобы он мог спокойно размножаться. В результате на реках существовали продолжительные нетронутые участки, где обитали характерные для рек виды, участки были преобразованы фрагментарно.

Однако теперь коренные леса сведены, бобр захватывает реку на всем протяжении, полностью изменяя гидрологический и гидрохимический режим, в результате чего исчезают реофильные виды, приспособившиеся к обитанию в текущих водах. Но разве виноват в этом бобр?
— Изменения в экосистемах происходят в том числе из-за глобального потепления, в котором многие тоже винят человека. А вы как думаете?
— Да, благодаря человеку происходят многие глобальные изменения в природе. Но вопрос этот спорный: насколько закономерны циклические изменения климата, насколько в этом велика роль антропогенной составляющей? Он до сих пор не решен. Немалая часть ученых придерживается мнения, что это закономерные флуктуации. Достаточно вспомнить картины XVI века, где в Голландии люди катаются на коньках.
Но независимо от причине сейчас даже на бытовом уровне трудно не заметить существенных климатических изменений. Наблюдаются их последствия и в водных экосистемах, в том числе в виде активного продвижения чужеродных видов. Среди этих вселенцев могут быть и такие организмы, которые способны вытеснить нативные виды, вызвать в процессе своей жизнедеятельности перестройку всей экосистемы.
Так вот водохранилища в этом смысле более предпочтительная среда для таких инвазий, ведь здесь, в условиях увеличения продолжительности вегетационного периода, обогащения кормовой базы, им проще найти себе нишу. На ряде водохранилищ есть ГРЭС, АЭС, то есть станции, сбрасывающие теплые воды, которые становятся центрами формирования популяций чужеродных видов, продвигающихся с юга. Однако справедливости ради нужно отметить, что появление и натурализация чужеродных видов наблюдается и в нетронутых экосистемах, на территориях, которые не подвержены активному антропогенному воздействию. Поэтому я противник сгущения красок. Я за то, чтобы все это изучалось, мы могли прогнозировать возможность и успешность вселения тех или иных видов, а знания их биологии, экологических предпочтений должны стать основой для разработки подходов к регулированию их развития.
Я недавно прочитал статью: чешские биологи изучали интеллектуальные возможности птиц, и было показано, что виды с самым высоким интеллектом гораздо дольше времени проводят в гнезде, то есть у них дольше длится процесс обучения. Это еще одно подтверждение того, что получение знаний увеличивает интеллект. Как говорится, знание — сила.
— Вы сказали, что хотите видеть положительные моменты. В чем они?
— Я надеюсь, что во всем бассейне Волги, а может быть, и по всей стране скоро будет введен закон, когда в период нереста запрещен выход частного маломерного флота. У нас в Ярославской области такой запрет действует уже три года. Естественно, население и многочисленные отдыхающие этому не рады, пишут письма губернатору, готовы подавать иски в суды. Но это абсолютно верное правило. Если возвращаться к старым временам, то на Руси в период нереста был запрещен даже колокольный звон.
— Никогда об этом не слышала. Потрясающе! А что, действительно не выезжают на моторках или нарушают?
— Есть рыбинспекция, полиция, штрафуют тех, кто выезжает. Конечно, нарушители всегда есть, кто-то и пытается выехать, но уже не в таком количестве. В период майских праздников все стремятся приехать на водоем, и не просто так приехать на берег, а с моторной лодкой, еще и моторы у всех сейчас мощные. На Угличском водохранилище я разговаривал с людьми, которые вот так приехали с лодкой, а на воду нельзя. Расстроились. Но в итоге с удовольствием поплавали на веслах. Хозяин лодки говорит: «Господи, я даже с детьми в тишине поговорил, научил их грести. А так сели бы, включили мотор и помчались куда-то». А тут пообщались, что важно. Мы же перестали разговаривать, разучились слушать друг друга. В этом направлении, безусловно, стоит работать. И самое главное, у нас реализуется национальный проект «Экология», в рамках которого есть федеральная программа по сохранению Волги.
— Как вы в этом проекте участвуете?
— Мы как работали, так и работаем. У нас регулярно проходят экспедиции по Волге, и наша задача — посмотреть, приносят ли мероприятия, которые затратны финансово, какие-то положительные эффекты для экосистем водохранилищ Волги. При этом мы говорим не только о Волге, а обо всем Волжском бассейне, других реках, озерах нашего края.
Например, у нас есть озеро Неро. Для улучшения его экологического состояния периодически пытались привлечь большие средства. Но это все бесполезно, если в первую очередь не сделать элементарную канализацию в Ростове. Мы можем что угодно чистить в озере, но если сбросы постоянно поступают в водоем, то какой в этом смысл?
Сейчас, как мне представляется, именно с этого и начали, понимая, что сначала нужно устранить причину, а потом уже что-то поправлять «косметически». Экосистемы чрезвычайно пластичны, они сопротивляются до конца, жизненные способности у них велики. И если не будет постоянных внешних нарушений, то экосистемы справятся, выправятся, и все будет хорошо.
— Несмотря на ваш оптимизм, я периодически слышу, что Волга погибает. В каком состоянии она сейчас находится? Что сейчас представляет собой как экосистема?
— Волга — это каскад водохранилищ, проточно-озерная экосистема. У нас, например, в Карелии распространены такие речные экосистемы, когда большое количество озер соединено между собой речными участками. Волга, на мой взгляд, представляет собой некое подобие озерно-речной экосистемы.
Экологическая ситуация ежегодно разная, точно так же, как разная она и на отдельных участках, как и в любой экосистеме. Где-то более трофная, подверженная антропогенным воздействиям, где-то менее. Это такая мозаика разнотипных систем, объединенных одной рекой.
Однако существует проблема мониторинга состояния Волги, она не слишком хорошо обеспечена. То, что мы раз в год пробегаем по всей Волге, в ограниченном режиме изучаем отдельное водохранилище или его участок,— это хорошее дело, но этого недостаточно. Для получения объективных данных требуются периодические сборы всех исследовательских организаций на Волге. Причем с согласованием времени их проведения, методов сбора и обработки. Только в этом случае мы сможем увидеть всю картину. А так мы получаем серию отдельных и разрозненных данных, по которым невозможно судить о состоянии реки.
Это как в жизни: можно посмотреть на фотографию человека в детстве и в старости, а вся остальная жизнь останется совершенно непонятной. Поэтому нужно выстраивать систему мониторинга, но здесь, конечно, нужна государственная программа.
— Наверное, одного мониторинга мало — нужны какие-то меры по результатам этих исследований?
— Безусловно. Недавно на нас вышла одна фирма, разрабатывающая установку для сбора цианобактерий с поверхности воды. В теории у них вся технология проработана, в том числе где изъятые цианобактерии возможно использовать. Представители фирмы весьма заинтересованы в том, чтобы узнать последствия таких работ для состояния экосистемы.
Но, чтобы апробировать и внедрить такую разработку, также нужна поддержка государства, причем не столько финансовая, сколько моральная, с режимом сокращения бюрократической нагрузки. При этом у людей, которые ведут такой поиск, должно быть право на ошибку. Что-то, возможно, и не сработает. Или мы увидим какие-либо отрицательные последствия для прочих организмов. Необходим параллельный контроль всех элементов биоты. Все готовы, заинтересованы, но контакт пока оборвался в связи с долгой подготовкой документации.
— Александр Витальевич, наши предки относились к рекам как к чему-то живому, одушевляли их, обращались к ним как к личностям. Это отражено в русских сказаниях, былинах. Волгу, например, называли матушкой. У вас сохранилось такое отношение к Волге?
— Да, безусловно. Не только к Волге, но и к малым рекам, которых в наших краях очень много. У каждой речки все свое — характер, норов, судьба. Все как у человека. Да и водохранилища все разные, но все равно есть те, которые ты любишь больше, которым внимания уделяешь больше, это как в воспитании детей.
— Но ведь водохранилище искусственное. Неужели к нему тоже такое трепетное отношение?
— Конечно. У нас пик строительства водохранилищ пришелся на вторую половину XX века. Такая закономерность прослеживалась для всей Европы. А сейчас активное строительство водохранилищ идет в странах с аридным и семиаридным климатом. Как-то мы работали на крупном для Монголии Тайширском водохранилище, расположенном на очень красивой реке Завхан, которая для монголов больше, чем река, как и для нас Волга. Они рассказывали, что спустя какое-то время после заполнения водохранилища на его берегу собрались ламы. Трое суток они совещались, достойно ли водохранилище имени, а если достойно, то какого. Водохранилище оказалось достойно имени, назвали его Гэгээн-Нуур — «Озеро света».
Вообще любой водоем — это особый организм. То, что он живой,— не метафора, ведь в любом водоеме своя жизнь, своя неповторимая экосистема. Для меня, например, река — это образ твоей жизни: сначала ключи — детство, притоки — школа, потом бурление — это юность, молодость, потом более спокойное, но наиболее продуктивное течение — это зрелость…
— А потом старость и смерть?
— Нет, потом она куда-то впадает. Это нескончаемость нашей жизни. Знаете, я считаю, что биологией нельзя заниматься просто как наукой, все идет через любовь. Наверное, так в любой науке, но в биологии особенно, потому что это наука о живом. Поэтому важно хорошее образование, наука. Если решения будут принимать люди далекие от этой сферы, равнодушные, нас ждет большая беда. Но я верю, что победит разумное, доброе и вечное.

Источник информации: www.kommersant.ru

Добавить комментарий